Силь ву хлеб

(Кир, май 1985 г.) 

Западня

Всё плохо. Танька больше не придёт. И не позвонит! Она вообще знать меня не хочет. А почему? Что я такого сделал, чтобы со мной рвать «окончательно и бесповоротно»? Ишь как выражается! Сильно умной выглядеть хочет. Можно подумать, я не старался. А курсовые? А кафушечки эти дрянные? Платил-то всегда я …  А полночи на морозе за билетами на премьеру? Ей-то только расфуфыриться-наштукатуриться, а мне каково было? Я, может, простудился из-за этого! И «места-то были плохие, и спектакль ей не понравился». Да что она вообще понимает! А домой обязательно на такси, а то видите ли снегом грим испортить можно. А какая ей разница, если всё равно домой едет? А ещё ведь на руках её носил. Два раза! Лужи, между прочим, были длинные и глубокие, ноги сразу же промочил, югославские ботинки выбросить пришлось. А ей наплевать! Ей, видите ли, со мной скучно. А что - обязательно всю жизнь веселиться? Когда настоящая любовь, то можно и поскучать вдвоём, в этом нет ничего плохого, ещё классик об этом писал, не помню вот только который. 

Всё ведь для неё делал! Учёбу запустил, из института того и гляди отчислят, так она и этого не ценит! Сволочь! Где тут справедливость, я вас спрашиваю? «Тебе в армию сходить полезно будет, из армии мальчики такие взрослые возвращаются» - вот сама бы и сходила. А то нашла себе после армии, взрослого такого. У него «Москвич», слова всякие знает - трамблёр, поллюция… Ну и что? А я вот Пришвина всего прочитал, много что ли таких? На семь лет меня старше, с ним смешно и интересно. А она подумала что будет со мной через семь лет, каким я стану? У меня через семь лет, может быть «Волга» будет! Посмотрим тогда как она запоёт. Да и бросит он её к тому времени, обрюхатит (у них это быстро) и бросит. Но тогда уж извини, милая, кому ты такая нужна? А я ведь предупреждал …

Выход

А нормально! С Танькой, конечно, лажа вышла, ну и хрен с ней! Зря я в неё влюбился, теперь разлюбляться придётся. Неприятное занятие, ничего не скажешь. Но - сам напорол, самому и исправлять. Жениться я на ней всё равно не собирался, а что с неё ещё-то взять? «Девственность отдам только мужу» - ну и что он с ней будет делать? Повяжет на шею и на дискотеку пойдёт? Да и кафешки с театрами уже задолбали, равно как и эта игра в паразитов - вкрути лампочку, наточи карандаш, перенеси через лужу. Исполнение дурацких ритуалов высасывает кучу времени и почти все мозги. Интересно - так со всеми происходит? Вряд ли. А я? Переделал ей все курсовые, а за свои даже не брался - это что: от большого ума? Тупею, граждане, тупею. С друзьями ведь почти не встречаюсь, они уже и звать перестали. Чтение забросил, просто не могу читать, каждый раз долго и мучительно засыпаю в каких-то неясных ожиданиях. Собой бросил заниматься, потери налицо, и всё это ради участия в безвыигрышной лотерее «выйдет - не выйдет»! Где тут эффективность, я вас спрашиваю? Всё, хватит! Завтра же найду кого-нибудь из этих придурков из «Знание - сила», которые курсовые за деньги делают, остальным займусь сам, а кульман от её фотографий очищу прямо сейчас. Эх, плакала парочка стипендий, но это всё же лучше чем три восемьдесят на курево в течение двух лет. А как с учёбой разберусь - там и осмотреться можно будет. Наташка вон летом в поход звала, да и вообще в последнее время как-то слишком часто случайно навстречу попадаться стала, так что можно будет и придумать с ней что-то этакое-пузыристое, пока какой-нибудь гамадрил не прибил её к матрацу. Танька? А что Танька? Скучно ей со мной - ну и счастья в личной жизни! Не придёт больше? Да не очень-то и хотелось! Не позвонит? Тем более не беда! К слову сказать, у меня и телефона-то нет.

Егор Чирков

Он - человек дела и эмоций. Или эмоций и дела - в зависимости от того, что раньше накроет. Бывало, эмоции захлёстывали так, что мир запутывался до бесконечности, и бесконечность эта явственно отдавала безнадёгой. А бывало и наоборот - всё вставало на свои места, логично выстраивалось, каждое действие приносило результат, не всегда очевидный всем вокруг, но самому себе понятный, и вопрос что делать дальше возникал с уже готовым ответом. Красота! Оставалась лишь одна проблема - как эту красоту удержать, заставить этот механизм работать автоматически, как в книжках у Карнеги, как сделать так, чтобы суетные обстоятельства не перебивали льющийся монолог мудреца, не мешали мечтам наливаться тяжестью близкого осуществления.

Но это-то ведь и есть самое трудное! Егор с детства любил наблюдать за людьми и к совершеннолетию нашёл одну закономерность - все они ведут себя, живут по шаблону. Просто у одних этот шаблон шире, у других уже, только и всего. А складываются такие шаблоны под влиянием сначала родителей, потом школы, улицы, соседей, сослуживцев, словом - среды, в которой человек обитает. И, видимо, наступает момент, когда человек решает, что всё, хватит, что его шаблон его устраивает, что нужно радоваться достигнутому, а все усилия по наращиванию этого самого достигнутого  если и имеют какой-то результат, то с ничтожным КПД. Размышляя над классиками, Егор уяснил, что это - основная ошибка человечества, и безоговорочно решил для себя, что никогда на достигнутом не остановится, недаром же планируют всегда ОТ достигнутого! Останавливаться нельзя, можно только притормозить, да и то ненадолго. Вот с Танькой это самое «притормозить» и вышло, и как сейчас трудно растормаживаться! А если бы вся жизнь пошла таким путём? Страшно подумать! Так что происходящее можно назвать спасением. В этот раз пронесло, а сколько ещё таких разов будет? Много, очень много! Ведь та же Танька не была первой. И последней уж точно не будет. Так вот: бдительность, товарищи, и ещё сто раз бдительность - таков залог личной гармонии. А правильно построенная модель - инструмент к пониманию жизни.

И всё-таки Егор понимал, что лукавит, что есть в его модели какая-то дыра, из-за которой происходили неувязочки, и в иных ситуациях приходилось действовать совсем не так, как собирался и получать совсем не то, что хотелось бы. Конечно, потом находилось логическое объяснение всему, отыскивались способы правильного поведения, несомненно приводящие дело к требуемому результату, но были они все какие-то неискренние, и сам Егор в них не очень верил.

Боря

Он - человек слова и эмоций. Безо всяких «если». Слова и эмоции захлёстывали одновременно и постоянно и никогда не оставляли в покое. Ещё были некоторые проблемы с алкоголем, всё-таки пил Боря часто и помногу, но сам он их проблемами не считал. Каждый день, отработав смену, он заходил в гастроном и менял заначенный трояк на чекушку, которую, ни от кого не прячась, приносил домой, выставлял на стол и выпивал за ужином в присутствии семьи. Боря очень любил это время, считал его высшим проявлением справедливости, когда после честного трудового дня можно душевно посидеть, порассуждать о мировых проблемах в присутствии благодарных слушателей. С ним никогда не спорили, потому что Боря не любил, когда с ним спорят. Спорить с ним было опасно.

Когда бутылка приближалась к опустошению, слушатели незаметно исчезали - супруга занимала место за раковиной и принималась мыть посуду, а дети под предлогом необходимости учить уроки уходили из кухни вон, чтобы не попасть под руку полупьяному раздражённому отцу. Недогон Боря воспринимал болезненно. Становился груб, криклив и вспыльчив, вспоминал все нанесённые ему когда-либо обиды, грозил расправой недругам, вспоминал, а по большей части - приписывал близким различные подлости и регулярно обещал набить Рейгану морду. Обидевшись на всех, Боря садился перед телевизором, который смотрел не вникая, и, в конце концов, засыпал. Когда телевизор переходил на белый шум, жена осторожно будила Борю, он безропотно, как лунатик, раздевался, ложился в постель и сразу же засыпал уже по-настоящему. День был окончен.

А когда наступало утро, Боре становилось плохо. В трусах и майке он выходил на балкон и зычным низким голосом, сливал свою горечь в уютное дворовое пространство, нимало не смущаясь слишком ранним временем и недопустимой лексикой. Борю слышал весь двор, включая  завтракающих и просыпающихся за окнами, и никто из них не завидовал Рейгану, которому одной только мордой уже не отделаться, никому не ведомой бориной сестре, завхозу участка и прочим упоминавшимся. Иногда из-за его спины доносилось слабое поскуливание жены «кончай позориться, на работу опоздаешь, уйди с балкона», а дети торопливо унося свои портфельчики в сторону школы, стыдились и постепенно начинали презирать собственного отца.

Дальше всё шло по неизменному плану «работа - заначка - гастроном», и круг замыкался. Именно на примере Бори Егор уяснил себе, насколько примитивными могут быть люди. Тут о каком-то шаблоне и говорить-то смешно - просто набор инстинктов, замешанный на обидах по поводу непрекращающихся несправедливостей.

Павлик

Егор не был уверен, что этого человека звали именно так. Хотя бы потому, что это был не один человек, а несколько. Может быть, кого-то из них так и звали, а может быть и нет, Егор никогда не пытался это выяснить. Он вообще хотел знать о Павлике как можно меньше, ещё лучше - совсем ничего. И уж точно не хотел быть с ним знакомым. Павликом Егор называл любого, к кому уходили его девицы, с которыми у Егора прекращались так называемые «отношения».

Из этого отнюдь не следовало, что Егор относился к Павлику плохо. Иногда Егор даже мечтал о том, чтобы Павлик поскорее появился, бывали и такие случаи.

Дискотека. По программе - белый танец.

- Тебя как зовут?

- Егор.

- Классно. А меня - Света! Пойдём?

Пошли. Перекрикивая музыку:

- А у тебя классные джинсы!

- Да я и сам ничего …

- Это Индия?

- Штаты.

- Врёшь!

- Смотри! - отгибая ремень, - Видишь?

- Сам пришил?

- Дура!

- Сам дурак! Пошутила я. Классно! А ты умеешь эротически?

- Это как?

- А вот! Классно?

И сдвинувшись вплотную, Света внезапно стала увеличиваться в росте, отчего Егору показалось, что ей хочется грудями вытолкнуть его бумажник из внутреннего кармана куртки.

- Ух, ты! А знаешь чо?

- Чо?

- Поехали потом ко мне. У меня предки на дачу свалили.

- Классно! Что делать будем?

- Ну … музончик послушаем.

- Классно! А потом?

- Ну … там … вина кислого попьём.

- Классно! А потом?

- Ну, мало ли … как карта ляжет …

- Перепихнёмся, что ли? А ты умеешь? Классно! А потом?

- Ну … потом … потом позавтракаем, … наверное ...

- Классно! А потом?

А что потом? Так далеко Егор обычно не загадывал, полагая, что вопросы стратегии нужно решать между дискотеками, а тут охота просто оторваться.

- А потом мне в институт надо будет. На консультацию.

- А в ЗАГС когда?

- Какой ЗАГС? Это ещё зачем?

- А чё тянуть-то? У меня и паспорт с собой, распишемся, да и всё!

Вот именно, «всё!». Всё ясно. К Павлику!

И Павлик тут же находился, на то она и дискотека. В импортной мастерке, склонный к обману, человек без лица. Разве можно к такому относиться плохо?

Впрочем, и хорошо к Павлику Егор никогда не относился. Не за что. Егор всегда помнил, что это всё ж таки образ собирательный, бесплотный какой-то, безличный, и ещё много чего «без», потому-то и мышление у него убого-плотское, и сам он козёл.

Наташка

Если хорошенько подумать, он - наш человек. Хоть и в джинсах. Умный, улыбается редко. А говорит мало. Есть такие люди, которые не говорят, а делают. Как надоели все эти остряки-приколисты, высокомерные фарцовщики, стукачи-активисты и маменькины сыночки. А Егор не такой, он - наш человек. Не ржёт без продыху, не стучит ни на кого, он добрый: не забуду, как он добросил в буфете, у меня тогда десяти копеек не хватало, а может и хватало, неважно это, и ведь не напоминает даже! Хотя уж сколько раз встречались. Наш человек. Жаль только, что без ярких увлечений, живёт себе и живёт тихонько: в походы не ходит, на дискотеках сам по себе, какой-то удалённый от всех, друзей у него мало - разве так можно жить? Как он этого не понимает? А может, и понимает, и мучается всем этим, только вида не подаёт. А если ему помочь - как было бы здорово! А я - я бы смогла, мне ведь со стороны виднее. Никогда ни на что не жалуется, спокойно делает своё дело и всё тут. Вот в походе, например, именно такие и нужны. Не то что эти балбесы, Славка с Игорем. Переругаются на десять раз: кому палатку ставить, кому костёр разводить, каждый делает что хочет, всю романтику опошлят, поход испортят, вспоминать противно. Егор так не будет, он будет делать, что нужно. И что хочет одновременно. Он всегда хочет как раз то, что нужно. Наш человек.

И всегда добивается того, что хочет. Пока я картошку чищу, будет рогатины на костровище крепить, пока варю, будет палатки ставить, потом ужинать, песни под гитару, бездонное небо и мечты. А как смело мечтается у костра! В походе, когда кругом только лес и никого, мечты становятся явлениями природы, и поэтому всегда сбываются. Так пусть и он узнает, как это здорово! Он сумеет, я верю, он - наш человек. И пусть там все хоть передерутся из-за портвейна да места в палатке, а Егор не станет ерундой заниматься, он пойдёт и поможет мне посуду вымыть, он поймёт, догадается, что я ему жить помогаю, и обязательно будет благодарен. Конечно будет, он ведь – наш человек. Наш … наш … наш …  мой.

Серёга

Короче, так! Или да или нет, и нечего тут дуть мне про какие-то месячные, месячными только проездные бывают, других не признаю! И так «Шарп» из Таллина без навара отдал. Мне что - делать нечего? Туда-сюда кататься за свои. На одних часах и джинсах поездочка не окупится, а ведь ещё и жить на что-то надо будет, ладно ещё, кожу пока не трогал, не сезон.

Как-то скучно. Кабаки мельчают, набивается туда всякая шушера, одетая из ближайшего магазина да в самостроки. С такими и не отдохнёшь толком. Базары всё посторонние, кто куда сходил, кто что прочитал, спрашиваю тут одного, из Киева приехал, что, мол, привёз, а этот идиот отвечает: «Море впечатлений». О чём говорить? Другой, такой же, с Узбекистана посылки с книгами слал, чтобы самому не тащить. Спрашиваю - зачем? Говорит: читать. Ну-ну! Это ведь додуматься надо. Книги - читать! А дальше что? Хотя, конечно, надо будет присмотреться - на развалах народу толчётся порядком, покупают, стало быть.

И ещё надо как-то к «Продторгу» подкатить, а то достало - приличного человека и на природу-то пригласить стыдно: всё какие-то консервы, позорный хавчик, а уж чтоб чем-нибудь приличным запить, так и вовсе голяк. Всё-таки еда - она и есть еда, нужна постоянно, на весь год из Москвы не натаскаешься.

Старичок

Самый безликий персонаж. Просто был обычный человек, потом состарился. И, состарившись, однажды пошёл в магазин.

Очередь

- Товарищи, под колбасу будет работать вторая касса, по 400 грамм в одни руки!

Серёга досадливо поморщился, Наташа, не зная как реагировать, закатила на всякий случай глаза, Славка с Игорем захихикали: «А у нас по две руки!», Егор сделал вид, будто происходящее его не касается, Боря рассвирепел: «Тот раз по полкило давали! Они что там – вообще уже? Торгаши, сволота…», Танька, соображая кому бы перепоручить миссию, топталась в нерешительности, однако Павлик хоть и был где-то на подходе, но всё никак не появлялся. Танька сделала высокомерную мину и уже собралась было развернуться на каблуках, как вдруг заметила Егора.

- Егорушка, милый, как хорошо, что ты здесь! - заворковала она, хотя тот старательно показывал ей спину.

«А вот, что ты здесь – плохо!» - шея Егора налилась свинцовой тяжестью и окаменела – «Только не оборачиваться! Принесла же нелёгкая…»

«Какой он тебе «Егорушка», стерва? Глаза выцарапаю …»

 «Опять какая-то падла лезет без очереди. Короче, дальше откладывать некуда – наводить мосты, сближаться с «Продторгом» …»

«Молодёжь совсем распустилась, такие слова вслух да ещё при людях! У нас так не было, мы только на танцах разговаривали, да и то – шёпотом. А эти? Всем понятно – потом в кусты пойдут. Сраму не оберёшься!», и Боря, в противоположность Егору, уставился на Таньку, готовый немедленно её усовестить, оскорбить, чтоб неповадно было, и, не откладывая в долгий ящик, обучить пристойным манерам как он сам о них понимал. «Бесстыжим колбасы не давать! – мысль незаметно переходила в речь, - Вот это было бы справедливо», и тут же громогласно сообщил:

- А у нас в ремесленном к девушкам на вы обращались! – и, чувствуя всеобщее замешательство, добавил, - а колбаса тогда была!

Взгляды очереди сошлись на Боре. Тот, воодушевлённый всеобщим вниманием, продолжал:

- Тогда вообще всё по справедливости было: смену отработал – на политзанятия сходил, ну, или на субботник – и в магазин. А там – всё, что пожелаешь: рыба, морковь, колбаса. Вот это я понимаю!

- Слышь, отец, а если мы не пойдём на субботник, нас что – в магазин не пустят? – Славка с Игорем искали повод для нового прикола.

- Кто не работает – тот не ест! – облегчая им задачу, важно сообщил Боря и приосанился.

«Хоть и молчит, всё равно ведь слушает!», - и Наташа, решив не отмалчиваться дальше, спросила:

- А если мне некогда на политзанятия? Или неохота просто?

- Не можешь – научим, не хочешь – заставим! – не теряя важности и не слишком строго придерживаясь темы, ответил Боря.

«Сколько времени уходит впустую», - Серёгу трясло от никчёмности происходящего. К тому же давать колбасу всё никак не начинали.

- Папаша, а как быть, если мне не надо ни колбасы, ни моркови этой? Допустим, я хочу чего-нибудь эдакого …, - Серёга напряг память, - лобстера, например.

- А для запчастей другой магазин был, - продолжал греметь Боря, - и в нём, между прочим, тоже всё было. Потому что всегда кто надо знал, чего ты обязан хотеть. А то – хочу то, хочу сё …  В Америке вон все до одного наркоманы, разболтались – дальше некуда, не то, что у нас. Сняли тут одного за волюнтаризм … и правильно сделали, … только тебе знать об этом не положено. Для тебя ведь всё решили, всё! Школу закончил – учись дальше, выучился – работай, отработал – можешь телевизор посмотреть, а хочешь – в магазин иди или в кино. Вот это правильно, это по справедливости! Образование сначала получи, а там уж местком на тебя посмотрит! Вот тогда-то и станет ясно…

Славка с Игорем, растерявшиеся от обилия предоставленных возможностей, молчали, Танька додумывала новую причёску, Серёга в мыслях строил мост, на одном берегу которого располагалась привезённая кожа, а на другом блистал нездешним светом недосягаемый до поры «Продторг».

«А ведь и правильно, что молчит. – Наташа восторженно смотрела на Егора, - О чём тут разговаривать? И с кем?»

Стараясь не пускать Таньку в поле зрения, Егор повернулся к эпицентру и спросил:

- А если я не хочу по справедливости?

 

* * *

В наступившей внезапно паузе мелькали мысли присутствующих:

«Ты, умник, лучше бы рассказал где джинсы взял! Похоже на фирму …»

«Лучше бы к себе в очередь пустил, а то – развёл тут … Вот Павлик придёт – быстро тебя отбреет!»

«Ах, молодец! Как он их всех! Пусть эти пижоны-недоумки задумаются хоть разок в жизни …»

«А в чём прикол-то?»

- К стенке! – отрезал немыслящий Боря.

- Но почему?! – взвизгнула Наташа, искренне испугавшись за Егора.

- А потому …, - чуть замявшись, продолжал рубить Боря, - надо так, вот почему. Я им хорошо, и они мне хорошо, я им что положено, и они мне что положено – вот это правильно, это по справедливости!

«Странно, - подумал Серёга, - я всегда поступаю  также, ты – мне, я – тебе, но ни о какой справедливости при этом не думаю». А Боря продолжал:

- Вот, ребёнок – ты знаешь, что такое ребёнок? – кто-то торопливо кивнул, - он ведь ничего не соображает … А мы что? А мы его учим бесплатно! Он закончил и ничего не умеет – а мы ему образование бесплатно, навыки там всякие …

«Ну, твоё-то образование больше похоже на интеллектуальное увечье», - подумал Егор, но вслух ничего не сказал.

- … так ты образование получил, а теперь отдай, теперь отработай, отработай по-хорошему, и, прежде чем жить дальше – задумайся …э-э-э… ещё раз … вот  э-э-э…

Все смотрели на Борю, как на редкий экспонат. Наверное, эта схожесть и стала причиной того, что его не пытались игнорировать, и ощущения неловкости, обычно сопровождающее такие сцены, ни у кого не возникало. Один только Егор уставившись в окно, как в вечность, вдруг вспомнил некоего оригинала Сеню, внезапно встретившегося ему где-то с неделю назад. С этим самым Сеней у Егора было шапочное знакомство и не было желания сокращать дистанцию. Так вот однажды, решая женский вопрос, Сеня утратил бдительность (бывает!), а спустя какое-то время был приглашён к мамаше своей визави, которая встретила его радушно, как уже своего, разговаривала благожелательно, но твёрдо, часто хвалила, подливала чайку, и всего один раз за весь вечер произнесла слово «тюрьма». Лишённый выбора, Сеня был ввергнут в хмурое семейное счастье, и из людей выбыл. Ещё в моменты рукопожатия и дружеских тычков Егор заметил, что радостное от встречи лицо Сене даётся с большим трудом и все претензии на оригинальность у него пропали. Сеня обзавёлся дёргающейся щекой и просительными интонациями.

- Егор, ну почему, ну почему так?

- Как – так?

- Несправедливо так жизнь устроена? А? Всего-то один раз – и теперь такое на всю жизнь! А если бы вернуть всё назад …

«Не надо!», - вспомнив про Таньку, жёстко подумал Егор, - « … и что значит «устроена?» Кем?». Произнеся что-то ободряющее, и задав пару вопросов, ответы на которые его не интересовали, Егор поспешил откланяться. Сейчас ему было жалко Сеню, а в мозгу засели два вопроса – как можно жалеть человека, к которому полностью равнодушен: уж не от внутреннего ли это лицемерия? И второе – откуда вообще эта жалость взялась? От несправедливости, которой подвергся несчастный Сеня, или от чего то ещё? И потом –  сенины жена и тёща тоже считают ситуацию несправедливой? Ох, не знаю!

- … так эта сволочь потом ещё и заявление написала! – заканчивая какую-то историю бушевал Боря, - Гнида полосатая, вот кто! А ты говоришь – любовь …, - и тяжёлым взглядом остановился почему-то на Наташе.

- Любовь и заявление несовместимы! – почти выкрикнула та, но тут же покраснела, смутилась и спряталась за чьей-то спиной.

«Во прикол-то! По морде будильником! Ха-ха-ха … Надо будет парням рассказать».

«Что-то не помню, чтоб кто-нибудь говорил про любовь. Ну, когда же это всё кончится? Может плюнуть? Вот странно: папаша, похоже, получает больше их всех, а одет, наоборот, хуже всех. Пропивать-то всё зачем?…».

«К Егору в очередь лучше не переходить, а то этот идиот ещё драться полезет... может, конечно, и не полезет, но крику точно будет!»

«Зря я так сказала, ещё подумает, что я – дура. Хотя даже не смотрит в ту сторону, наверное, о своём думает, ну и правильно. Вот когда пойдём в поход …»

«Кстати, что это вообще такое – внутренне лицемерие? Не знаю. Но надо запомнить, да как-нибудь ввернуть, на глупеньких девчушек должно произвести, это тебе не блатной жаргон, которым тут выделывается каждый первый, оценят. А Сеня – что его жалеть? Сам виноват, думать надо головой, а не чем попало. В конце концов, сыт, обут, тёща в торговле, в такой очереди его не встретишь. Думаю, Серёга на его месте только бы радовался. Нельзя же всю жизнь ходить с октябрятским значком на спине, да носить в носках отвёртку. И потом: фигурка у его жены на просвет очень даже ничего, правда личико на распродаже явно в нагрузку сунули, но к старости ведь всё равно шмасть у всех одинаковой становится, вот тогда и поймёт, что счастлив. Человеку, можно сказать, повезло, а он ноет. Стало лучше, чем было, а вся несправедливость – только в том, что получил (незаслуженно!) то, чего не добивался. Вывод: управляй всем, что тебя касается, и никогда не будешь обижен».

И тут Егор заметил, что в зале установилась какая-то особая, неодушевлённая тишина. Двустворчатая дверь подсобки медленно отворялась, приоткрывая таинства, слаще альковных. Замолчал даже Боря, не умеющий, казалось бы, не звучать. Кто-то приподнялся на цыпочки. И в пространство между прилавком и холодильником вдвинулось ОНО – слегка покосившаяся тележка, придавленная тяжестью батонов, коим несть числа. В глазах присутствующих это ещё не было пищей, от вида и запаха которой обычно текут слюни, но было добычей, от которой перехватывает дыхание и учащается пульс. Изменилась и атмосфера в торговом зале: от вальяжного, ни к чему не обязывающего трёпа не осталось и следа, каждый стал сосредоточен и отмобилизован. Ещё бы! Возникшая тележка упрочила надежды, но и породила опасения: а вдруг не хватит? … ох, не сломалась бы касса! … а если мой кусок перехватят пока отбиваю? … могут ведь и меньше четырёхсот отрезать, а потом заставят (ведь заставят!!!) взять … ещё бывало, что свет отключался …

«Первый – пошёл!»

С негромким мягким шлепком потерявший равновесие батон колбасы свалился на пол, отчего все остолбенели. Оказывается, тишина бывает разной. Пауза по Станиславскому продолжалась, но общая отмобилизованность сменилась гневом и растерянностью. Вдобавок ко всему, за прилавком никого не было. Стоявший первым Старичок бросился тереть глаза, виноватые, видимо, в столь нежелательном искажении реальности.

«Не верю! – Станиславский на этот раз был совершенно ни при чём, –  Просто не верю, что Егор меня уже забыл»

«Вот это класс! Новая загадка: змея, но не кусается, говно, но не воняет – как называется? Ха-ха-ха…»

«Это что же? … это как же так? … надо звонить в милицию … или куда? … а то ведь вообще …»

- Эй, вы там, в конце! Сходи кто-нибудь в ларёк за газетой! – распорядился Боря, –  а то поздно будет.

Хвост очереди, имеющий сегодня призрачные шансы, ответил презрительным молчанием.

«Зачем газета? Не понимаю … Короче, нахожу там человечка помоложе, отдаю что-нибудь из кожи по госцене, намекаю, что могу ещё, и начинаю внедряться …»

«А в походе хорошо вдобавок потому, что там не бывает очередей. Вот!»

Из подсобки вышел небритый мужик в засаленном, не то зелёном, не то коричневом халате, не глядя под ноги перешагнул батон, и направился к прилавку.

«Это что – продавец?»

- Слышь, ты с пола-то унеси, нечего ей тут, - продолжал командовать Боря.

- Не надо ничего уносить, - наэлектризованная галёрка боролась за свои шансы, - пусть полежит пока … поднять и вытереть, да и делу конец!

Добравшись до прилавка, небритый мужик поднял натренированным движением весы и направился с ними обратно в подсобку.

Да, тишина бывает разной! Смятение присутствующих не имело предела. Кто-то полез за валидолом, кто-то бросился протирать очки, как будто это могло исправить положение, сразу несколько человек медленно сползая по стене опускались на корточки. Как всё-таки непредсказуема жизнь! Достигнув экстремума, напряжение обернулось мощным разрядом:

- Стой!!! – заорало сразу несколько глоток, - куда весы понёс? Скотина!

- У меня трое детей, - пробормотал небритый, как будто это снимало все вопросы.

Перед тем как скрыться в подсобке он пропустил появившуюся оттуда женщину в белом. Заведующая оказался расторопней своего служащего. Она энергично проследовала к прилавку, подчёркнуто аккуратно перешагнув через валяющийся батон, при этом на  её лице отразилось удивление, неудовольствие и решимость быстро поправить дело. Гомон сразу стих.

- Товарищи, весы надо отрегулировать!

- Знаем мы эти регулировки! Да у вас целый обед был, почему не регулировали?

- А в обед мы обедали!

- Скажите, какая цаца … в обед она обедает! Да вам зарплату платят, вот и работайте.

Призыв был, по меньшей мере, неосторожным. Заведующую сразу взорвало:

- Да чтоб ты ( … ) всю жизнь как у меня зарплату получал!

Провокатор пошёл на попятную:

- Ладно … чего кричать-то … а сколько их регулировать будут?

- Неделю.

Очередь синхронно выдохнула.

- Как?!?! А как же колбаса? Она же испортится!

- Так сейчас другие весы принесут …

- А-а-а …

Редко столько довольно-успокоенных людей собирается в одном месте. Закалённый в очередях Егор размышлял: «Вот странно! Ничего ведь особенного не происходит, так откуда столько «почему»? Какие эмоции! Сколько адреналина … без тестостерона  … господи, слова-то какие, и что – всё это из-за колбасы? Не может быть! Из той же оперы – прибегаешь первый в столовую, прямо с лекции, с низкого старта – а там уже Федька: сидит и жрёт! Вот ведь, думаешь, какой нехороший человек, сбежал с лекции, чтобы в очереди не стоять. Хотя очереди-то и нет, раздатка свободна. А если б тот же Федька уже пообедал и ушёл – никто бы и не вспомнил. Но осадочек остаётся. И за день такие осадочки суммируются в здоровенный ком раздражения. А почему? О чём, собственно, речь? Ты полпары готовишься, со звонком вылетаешь, застёгивая дипломат на ходу, бежишь, и весь в мыле, не вымыв, кстати, руки, вламываешься в столовку, а этот подлец преспокойненько так выползает через верхние двери, минут за пятнадцать до конца, сразу после проверки посещаемости, и, никуда не торопясь идёт себе в столовую. Как вам это нравится? И что с этим делать? Да и почему вообще столовая работает во время пары? В учебное время все учиться должны! До одного! – Егор почувствовал, что раздражение охватывает его всё больше и больше, но тут ему стало стыдно – «бесстыжим колбасы не давать!» и ещё что-то там про справедливость, - Куда меня несёт? При чём здесь справедливость? Чего я, в конце концов, добивался? Не стоять в очереди? – так её там и так не было. Первым взять комплекс – так их на выбор косой десяток был, да и чем первый комплекс отличается от второго, пятого, двадцатого – да ничем! Цель ложная, исполнение дерьмовое, а настроение испорчено. Всё-таки есть в эмоциях что-то иррационально-нерассуждающее. С любовью этой подлой такая же картина. Взять хотя бы колбасу! (ничего себе вираж мысли, опять-таки юных самок должно впечатлить, отправляем в копилочку обольстителя) А вот, кстати, и продавец. Как минимум половине из этой очереди и колбаса-то не нужна. Сам-то я как здесь оказался? Почему не ухожу? Ещё и Таньку терпеть! Оказался потому что увидел очередь, казавшуюся издалека маленькой, а не ухожу потому что жалко времени, которое, вообще-то, можно было бы провести с куда большей пользой – собрать задания на курсовые, прорешать сопромат. Да и сейчас ещё не поздно …э-э-Э!!! Ты что делаешь?!»

* * *

- Ты что делаешь, падла!?!? А ну, положь! Положь обратно, я сказал!

С озлобленным изумлением, не отрываясь, Боря смотрел на продавщицу, поднявшую с пола колбасу и принявшуюся обтирать её какой-то тряпкой. Стало ясно, что этот батон уйдёт под нож первым. Волна злорадного зуда покатилась по очереди, начинаясь, разумеется, с хвоста. Ближе к голове её амплитуда снижалась, переходя через ноль примерно на пятом человеке, где преобразившись в обиду, продолжала движение по нарастающей. Задние ликовали, передние были готовы заплакать.

- Это что же? Я тут с утра стою, и мне такое …

- Ты что – не понимаешь? Да у меня родня завтра приезжает … два года не были … из Нарьян-Мара. У Петеньки почки простужены …

- За что???

- А я на день рожденья, у меня ведь обстоятельства … на три рубля вот сказали…

Всем стало не до шуток. Жертвенно сверкая глазами, Славка чеканно произнёс:

- Я обещал отцу! – и побледнел, - пусть под конец хотя бы …

- А что с ним – болеет?

- Нет, в командировке. Но всё равно…

Игорь, изо всех сил стараясь выглядеть серьёзно:

- Вы просто не понимаете, послушайте же меня, не надо ругаться, товарищи, послушайте! - но его всё равно никто не слушал, -  Я здесь по поручению медсестры! Мне на самом-то деле полкило положено!

- А в рыло тебе не положено? Ну-ка, иди сюда!

- Извините, но меня уполномочили! Комсомольцы уполномочили, комитет, да, им для похода нужно, а то сорвётся – и кто будет отвечать? По всей строгости …

Происходящее стало напоминать жутковатый реквием. Выяснилось, что никто для самого себя ничего не хочет, и никогда не хотел, все действуют в скромных интересах отсутствующих в магазине лиц, для которых вопрос жизни и смерти уже решён в отрицательную сторону, а робкую надежду может подарить лишь кусок колбасы, но не поднятой с пола, а нормальной. Сами же участники стали похожи на явившихся на казнь добровольцев.

«Какой, к чёрту, поход – ещё два месяца учиться! Врут все до единого. Какая медсестра из Нарьян-Мара? Причём тут Петенька с больными почками? Отец соскочил с одра и умчался в командировку. Пробивают на жалость – но как таких жалеть? Я, между прочим, тоже не один собираюсь эту колбасу жрать, у меня родители есть. Но стоп – опять не туда! Чего они добиваются в конце концов? Чего вообще можно добиться, когда ни один не говорит правды, и все это понимают! Что за странная игра, какие у неё правила? И кто в такой игре является победителем?»

«О, зараза! Зачем я сюда пришёл!? Две!! Две кожи! Обе по госцене, пусть подавятся. Звали же тогда на дискотеку в торговое – почему не пошёл? Ясно, что тёлки пока не при делах, но ведь это же не навсегда, да и родители у каждой второй точно из торговли! Нашёл на чём время экономить, стой вот теперь с этими».

А усугубляющие подробности всё добавлялись:

- … гляжу – а он уже и посинел весь, сидит в коридоре, а всё не вызывают. Бедняжечка! Дали вот потом рецепт, - на сцене появилась замызганная бумажка, - а аптеки-то уже закрыты, и хоть помирай, хоть домой иди, а ему всего-то девять годочков.

Продолжение рассказа было задушено искренними слезами.

«Если из этого выбирать, то я бы пошёл домой. А точно колбаса здесь радикально поможет? Или это рецепт на колбасу и был? Тогда понятно, почему он здесь, а не в Нарьян-Маре»

- А вы что думаете: это мы отучились – и домой! У них-то ведь такого нет, просто не могут себе позволить. Они остаются и совещания там разные проводят, заседания важные, потом опять остаются и протоколы пишут, а потом ещё повестки дня разрабатывают. И так до трёх ночи! Никаких поблажек! Когда им за колбасой стоять? Вам-то легко рассуждать.

«Я думал, Наташка врать не умеет! Но откуда она знает? – тут Егора осенило, - да она просто поверила! Поверила в собственное враньё! Только что!!»

Из другой точки доносилось:

- … да просто на износ! Не жалея себя! Вся работа на нервах, всё для людей! Любой ценой – здоровье, свободное время, всё гробит! А утром с тяжеленной головой – всё снова. И постоянное напряжение ещё! Из командировки ночь-полночь, а всё равно с утра на работу как штык! А дома даже колбасы нет!!!

«Кошмар какой! Когда у меня голова с утра тяжёлая (случается, чего уж там), то колбаса от этого не спасает, скорей наоборот, но это, конечно, очень индивидуально»

В сюжет с медсестрой, ухаживающей за немощным ветераном, и, видимо, нуждающейся в каком-то содействии, Егор вслушиваться не стал. Сделанное открытие его ошеломило.

«Да ведь они же все врут сами себе!!! Эту ложь каждый из них только что придумал, а через минуту в неё уже поверил. Да, поверил, потому что все их эмоции искренние, я же вижу! Они все хотят быть несчастными, им нравится ими быть. Они ищут (и находят!) хоть какую-нибудь несправедливость, и чем глубже она, тем лучше, а если не хватает аргументов, то чёрные фантазии всегда к вашим услугам! Ведь что, собственно, происходит? Чего они добиваются? Что, по их мнению, является справедливым? Всего-навсего, чтобы упавший батон отложили, а им нарезали с тележки. Так неужели для этого нужны Петенька с рецептом, самоотверженный папачис, да героические комсомольцы? Не легче ли просто попросить?»

- Извините, Вы не могли бы отложить этот батон пока в сторону?

Вторая фраза Егора, сказанная вслух, по произведённому эффекту не уступала первой. Вновь мысли присутствующих:

«Ну, сейчас она ему скажет! Зачем так подставляться?»

«Ага, вон чего захотел. Так она и отложила, съешь и такую, не сдохнешь»

«Вот это правильно, это по справедливости!»

- А чем тебе этот не нравится?! Сопляк! Раскомандовался тут . . . щенок! Все стоят спокойно, а этому больше всех надо. Вообще отвешивать не буду – будешь знать! Подонок! - распалялась продавщица, но глядя на спокойного Егора, батон всё-таки отложила, - батон ему отложить! Охамел совсем!

Старичок, возглавляющий очередь, внезапно вклинился в разговор с репликой, которую трудно  как либо оценить.

- И-и-и-и! – сказал он, и замолчал.

В хвосте снова злорадствовали – что им ещё оставалось?

«Получил? Так тебе и надо!»

«Главное, что не я …»

«Вот и подавись теперь, придурок …»

«Это было в последний раз! Вот когда … тогда уже … когда из похода придём – никому не позволю так на Егора кричать! Имею право не позволять! Ну, в смысле, буду иметь…»

Батон с тележки плюхнулся на разделочный стол. Через секунду прозвучало:

- Четыреста двадцать. Рупьдвацдве! – и Старичок двинулся к кассе.

Обретение

В магазине установился ровный деловой гул. Разговоры продолжались лишь во второй половине очереди, а при приближении к прилавку обрывались резко, иногда даже на полуслове. Первые счастливчики потянулись к выходу. Постепенно подходила очередь и наших героев. Стирались с лиц страдальческие выражения, люди становились довольными. Поводы для радости множились: во-первых - досталось, уже хорошо; во-вторых – грамм на двадцать лишку, мелочь, а приятно, в-третьих – наорали сегодня не на меня, в-четвёртых …

- Вот это правильно, это по справедливости! – своей огромной ручищей Боря укладывал добытую колбасу в авоську, уже, видимо, забыв про прошлоразовые полкило. Про заначенный трояк он, впрочем, не забыл, и направился в другой отдел.

«Однако, сколько же сил и нервов стоит эта самая справедливость! – не имеющий авоськи Егор разглядывал кусок в обёрточной бумаге, - Самое страшное, что в погоне за ней теряется всякая эффективность. Скажу даже, что это антиподы. И так ведь ясно – время как никогда дорого, впереди бессонные ночи: с той же учёбой, да и с Наташкой, наверное, хотя тут ещё подумаем. А началось всё с того, что увидел очередь, решил взять мимоходом, и в этот момент первый раз соврал себе, выдав желаемое за действительное, а потом упрямо продолжил. Этого уж точно нельзя делать! Никогда и ни за что! Лгать другим, пожалуй, не стоит тоже: слишком легко начинаешь верить в собственную ложь, запутаться можно, а уж если разоблачат … Есть ведь способы – отшучиваться, говорить не всю правду, молчать, наконец. Но не врать!!!»

Егор вышел на крыльцо гастронома, и закатное солнце сразу же ослепило его. Бестолковый городской шум окружил его со всех сторон, стало легче дышать – магазинная духота осталась за спиной. Пропавшее на миг зрение постепенно набирало силу, и улица, площадь, трамвай, машины, люди силуэтами с возрастающим количеством деталей восстанавливались из небытия. Возникла цельная картина, и много маленьких. Вот пацан из техникума, перебежав на красный, не спеша, вальяжно идёт по бульвару, вот алкаш крадётся к автомату с газводой, намереваясь украсть стакан, но всем видом своим показывая, что ни автомат, ни стакан его не интересуют, вот две школьницы незаметно, как им кажется, скользнули за ларёк «Союзпечати», чтобы покурить. Моложавый пенсионер, знакомый Егору по спортплощадке, где они вместе играют в волейбол, дойдя до остановки, расправляет свою телескопическую трость – когда зайдёт в трамвай, ему уступят место. Как всё многообразно и как же всё примитивно!

«Но будем рассуждать здраво: результатом является не этот кусок колбасы, который скоро протухнет, не потерянное время, не издёрганные нервы, отнюдь. – Егора окатила волна превосходства над окружающими, - Не врать! - сегодня я расширил свой шаблон, нарастил свой опыт важным, может быть самым важным выводом в жизни. Во всяком случае, пока. А что будет дальше – посмотрим!»

Тут Егор увидел Таньку в сопровождении франтоватого мужика, протягивающего ему руку.

«Не врать!», - раскатистое эхо глубокой мысли всё ещё звучало в голове.

- А вот и он! Я много тебе рассказывала! Егорушка, познакомься! Это – Павлик!

- Очень приятно, - сказал Егор, хотя приятно ему не было.

Читайте также мысли Киры по поводу рассказа "Силь ву хлеб"
Другие рассказы Кира, написанные в 1985 году:
"Счастья не будет"
"Казус"